Жизнеописание Шуберта - Венгрия. Эстерхази
В 1818 году Шуберт в качестве учителя музыки выехал в Венгрию и прожил несколько месяцев в поместье графа Эстергази Желиз На первых порах ему жилось там очень хорошо. Освобожденный от ненавистной работы в школе, от материальных забот, он наслаждался природой и предоставленной ему свободой. «Я живу и сочиняю, как бог»,— пишет Шуберт. В письмах родным, друзьям проявляются черты ума и натуры, ярко свидетельствующие об интересе ко всему, что раскрывали перед ним новые условия жизни, природа, люди. Его радует сбор винограда, он подробно описывает, как складывают и убирают хлеба, присутствует на аукционе коров и быков. С легким юмором в нескольких словах дает меткие характеристики окружающим людям. «Окружающие меня люди — вполне хорошие... Г-н инспектор — словак, добрый малый, много мнящий о своих былых музыкальных талантах. Он и теперь еще виртуозно дует на лютне два трехчетвертных „немецких"... Казначей вполне подходит к своей должности, это человек, необыкновенно заботящийся о своих карманах и мешках. Доктор, очень искусный, в 24 года хворает, как старая дама. Очень много неестественного. Хирург, который мне милее всех, почтенный старец 75 лет, всегда бодрый и веселый. Дай бог каждому такую счастливую старость... Граф довольно груб, графиня горда, но более отзывчива, маленькие графини — хорошие дети».
Тем не менее беззлобный тон письма не может скрыть действительного положения учителя музыки в семье надменного аристократа. «До сих пор я был избавлен от обедов в семье графа»,— иронически замечает Шуберт. Не скрывает он и своего одиночества среди графской челяди и во всем этом замкнутом мирке. «...В Желизе,— пишет Шуберт в том же письме,— я сам должен быть для себя всем. Композитором, редактором, Auditeur (слушателем.— В. Г.) и не знаю кем еще. Правду искусства здесь не чувствует ни одна душа, разве только иногда (если я не ошибаюсь) графиня. Следовательно, я один с моей возлюбленной и должен ее прятать в своей комнате, в своем рояле, в своей груди». Чем дальше, тем его замечания становятся все более критическими и резкими:
«Если бы я с каждым днем не узнавал ближе окружающих меня людей, мне жилось бы еще так же хорошо, как вначале. Но я вижу, что среди этих людей я, в сущности, одинок, за исключением нескольких действительно славных девушек. Моя тоска по Вене растет с каждым днем». Обращаясь к брату Игнацу, он продолжает: «Непримиримая ненависть к племени бонз делает Тебе честь. Но Ты не имеешь представления о здешних попах, ханжеских, как старая грязная скотина, глупых, как отъявленный осел, и свирепых, как буйвол... Здесь с церковной кафедры бросаются стервами и канальями так, что весело становится...».
Трудно сказать, в какой мере Шуберт соприкоснулся в Венгрии с венгерско-цыганским фольклором. Но о непосредственном его воздействии можно судить по пьесе для фортепиано в четыре руки под названием «Венгерский дивертисмент». С удивительной чуткостью подхвачены в этой пьесе типичные для венгерского фольклора капризные повороты ритма, мелизматика мелодических оборотов, своеобразие тембрового звучания. «Венгерский дивертисмент» — несомненный прообраз листовских венгерских рапсодий.
